Серж Исаков
Питерские расклады.
(Посвящается 300-летию со дня основания города Питера, самого лучшего города на земном шаре).
Каждый день я, хотя бы на десять минут, мысленно, совершаю одну и ту же прогулку, в ходе которой мое сознание погружается в определенного рода медитацию, вызывающую массу интересных мыслей. Ноябрь месяц. Я медленным шагом бреду по набережной Невы, в сторону Адмиралтейства, со стороны Зимнего Дворца, 5 часов вечера, город окутывают сумерки, в спину бьет промозглый ветер а воздух заполнен непонятной водной пылью, набивающейся тебе за шиворот пальто, проникающей тонкими струйками со всех сторон под кожу, пыль эта не имеет ничего общего с дождем, скорее всего она – сродни космической пыли, того основного субстрата, из которого состоит наша Вселенная. И, наконец, самое главное, это – облака, удивительные питерские облака, нависающие свинцовыми гроздьями над головой так низко, что возникает ощущение будто они обрушатся на тебя в любую минуту, словно волшебные джинны, они бегут по небу с огромной скоростью, гонимые ветром, временами, сталкиваясь друг с другом, переплетаясь, соединяясь в еще более причудливых небесных орнаментах... Взгляд мой всегда направлен на противоположный берег реки, после того как поймана основная линия зданий, взгляд, постепенно проваливается в пустоту, зыбко очерчиваемую линией горизонта – город исчезает, растворяется в бездне, сотканной из той же самой водной пыли, свинцовых облаков и линии горизонта. В этот момент ты остаешься один, совершенно один, как та самая космическая песчинка, летающая неприкаянной по бескрайним просторам Вселенной. В эти минуты тебе в голову лезут самые разные мысли, в том числе и навеваемые самим дьволом, ибо, город этот – и не город вовсе, а место где происходит вечная борьба мировых стихий, вечная схватка между добром и злом. Не может быть на месте, где располагалось финское болото, гранитных набережных и дворцов – если вы попытаетесь доказать мне обратное, считайте что у вас возникла галлюцинация. Теперь представьте, что эта галлюцинация преследует вас каждый божий день – уже года через два от такой жизни в ваших мозгах начнут происходить странного рода мутации и вот вы уже – навсегда больной человек. Когда-то Зигмунд Фрейд произнес фразу, ставшую краеугольным камнем учения о психоанализе:”Пол – это судьба”. Перефразируя эту фразу я могу со всей уверенностью признести:”Питер – это судьба”.
В наших рассуждениях мы можем далеко зайти, так далеко, что можем никогда и не выбраться из бесконечного лабиринта странных совпадений, увязанных причинно-следственными связями. Я, например, уверен, что последние сто лет, все что происходило в мире, проистекало из стольного града Питера. Вот , например, возьмем того же Ильича. Ильича здесь в Америке многие могут не любить, о тех кто никогда об Ильиче не слышал, я даже и не упоминаю, есть, здесь , к слову говоря, и большие поклонники Ильича, и, возможно, их не так мало, хотя они тихо сидят по своим хатам и кулаками себя в грудь не бьют. Ильич же, как известно, осуществлял все свои грандиозные планы переустройства мира из столицы Российской Империи. И вот представьте себе, не совершил бы он роковой переворот, кого бы так люто ненавидели бы те же американские буржуины? Кем бы они пугали местных пролетариев? Потому как все здорово испугались, не стали местных буржуинов на кол сажать, а так бы – запросто, кого за это должны благодарить – Ильича. Если вам не нравится ход моих мыслей, пожалуйста, - можем совсем с другой стороны зайти, но , как это ни странно, вернемся в ту же самую точку отсчета. Кого в Америке считают крестным отцом экономического чуда 90-х, кого уважают больше чем президента США, за словами кого следят на всех мировых биржах с трепетом, иногда со страхом, правильно – речь идет об Алане Гринспене, председателя Федерального Резервного Банка США. А ведь могло бы случиться все иначе, знаменитый на весь мир еврей мог бы послать всю эту экономику и финансы к х-ям собачьим и вместо этого трубить на кларнете в джаз-бэнде, все к этому шло. Гринспен в молодости больше склонялся к тому, чтобы играть на кларнете джаз – занятие,согласитесь, намного более приятное, чем копаться в цифрах. И что бы было тогда – понятно что, вместо экономического чуда большинство американцев сосало бы определенный орган. К чему это я клоню, спросит читатель, - да все к тому же. Почему Гринспен решил заняться цифрами и экономическими расчетами – потому что попал под мощное влияние к одной знаменитой мадам по имени Анн Рейд, став в 50-е годы одним из членов ее знаменитого Нью-Йоркского кружка. Знаменитая писательница и философ Анн Рейд оказала колоссальное влияние на Гринспена и не только на него, на миллионы людей по всей Америке, она исповедовала философию логического позитивизма , краеугольным камнем которой была идея о том, что человек должен полагаться в жизни исключительно на собственные силы и проявлять крайний индивидуализм, следовать своей цели несмотря ни на что. Эти идеи она высказала в своих знаменитых книгах вроде романа Fountainhead. Начитавшись этих книжек и познакомившись с Анн Рейд поближе, Гринспен проникся новыми идеями и стал тем кем он стал – мудрым Гринспеном. Я не сомневаюсь, что помимо Гринспена, десятки, сотни а, может быть даже тысячи известных людей, стали таковыми, начитавшись ее книжек, прославляющих индивидуализм и частную инициативу личности. Здесь мы остановимся и зададим вопрос , а кто такая, собственно говоря эта самая Анн Рейд, что вокруг ее имени было переломано столько копий. Так вот эта самая Анн Рейд была никакая ни Анн Рейд вовсе, а суперпассионарная еврейка по имени Алиса Розенбаум, родившаяся в 1905 году в Петрограде, ее отец Зиновий Розенбаум, был химиком и владел небольшой аптекой. В 1921 году Алиса стала студенткой Петроградского университета, в том году в университете уже действовали новые правила приема, по которым студентов с непролетарской закваской, как-то – дворянской, мелко-буржуинской и прочей старались отсеивать, что обозлило основательно Алису, к тому времени уже успевшей основательно проникнуться ненавистью к коммунякам. В 1924 она закончила университет а в 1925-м уехала в Америку – она смогла получить советский паспорт что так же было делом нелегким – паспорта выдавать народу не хотели. Итак, приехала Алиса в Америку, страну чудес, и, решила сразу поменять имя на Эйн Рэнд, чтобы красиво звучало. Приехав в Америку она поселилась вначале у родственников в Чикаго, все ночи напролет она не давала им спать, клацая на пишущей машинке. В 1926 она продлила американскую визу и уехала в Лос Анджелес. Ну а далее, начала она писать свои книжки про индивидуалистов, стала знаменитой, переехала в Нью-Йорк. В Нью-Йорке она основала салон, группа поклонников ее книги The Fountainhead , назвавшая себя “Коллектив” ( название звучало вполне иронично, учитывая общее неприятие коммуняковской философии членами группы), собиралась вечерами по субботам в квартире Эйн на 36 Ист 36-й улице, квартира располагалась в доме прямо напротив билиотеки Моргана. Эйн была маленькой женщиной с темными пронзительными глазами, бесконечно курила и толкала идеи в то время как преданные ученики слушали, и среди них, молодой Гринспен.
Что же касается главного борца с буржуинами всей земли Ильича, я Ильича в детстве очень любил, мне нравилось читать книжки в школе про то как в эпоху всеобщей голодухи Ильич делился последним пряником с детишками и последним куском колбасы с крестьянами-ходоками. Еще я помню, как Ильич один раз придумал организовать первый субботник во время которого с товарищами по партии таскал бревно перед Кремлевской стеной, подавая всем пример, как надо трудиться. Еще мне очень нравился броневик, с которого Ильич толкал речь на Финляндском вокзале перед тем как произошла революция; этот броневик потом долгое время стоял во дворе Мраморного дворца внутри которого размещался в свое время филиал Музея Революции, броневик этот потом куда-то испарился, возможно его с целью наживы перепродали за доллары каким-нибудь коллекционерам артефактов русской революции. Почему я запомнил этот броневик – в один год я частенько посещал частный закрытый ресторанчик, расположенный внутри Мраморного дворца, это, собственно говоря был не ресторан а штаб-квартира Юрия Павловича Верхопятницкого, питерского ресторанного магната, владельца ресторана Витязь, что находился в центре Царского Села. Юрия Павловича в один месяц замочили из автомата Калашникова крутые, замочили вместе с женой, когда он ехал как-то без охраны себе на дачу на Карельском.
В 1994 году я оказался с Юрием Павловичем в Америке, в штате Мичиган – он входил в официальную делегацию бизнесменов из Царского Села, а я как раз был официальным переводчиком этой делегации. Нас поселили тогда в одном доме у местных миллионеров. Уже на второй день Юрий Павлович потянул меня в дилерскую Кадиллаков – главной страстью его жизни были машины. Прийдя в дилерскую, он сразу же положил глаз на стоявший в павильоне новенький Кадиллак Флитвуд – на тот год это была самая большая в Америке машина, если не считать лимузинов. Добрых три часа Юрий Михайлович ходил вокруг Кадиллака, залезал внутрь, крутил рулем, открывал капот и багажник, покуда, случайно на что-то не нажал и не взвыла сирена, после чего вся дилерская сбежалась к нам, но, увидев, что имеет дело с сумасшедшими русскими, народ быстро успокоился. “Беру – сказал Юрий Михайлович, теперь идем к мэнеджеру, и ты скажи ему, чтоб завернули машину, я ее хочу купить” В ту поездку Юрий Павлович взял с собой всего лишь пять тысяч долларов, сумму, недостаточную для покупки нового Кадиллака. “ Фирма Кадиллак не продает в кредит машины иностранцам – гордо сообщил мэнеджер, убивая наповал этой своей фразой Юрия Павловича. Две недели делегация находилась в Америке. Каждый день, по дороге домой, мы с Юрий Павловичем заходили в местный магазинчик, где он покупал две бутылки самого дорогого французского шампанского и букет роз, шампанское и розы он дарил хозяйке дома, которая каждый раз жаловалась мне после этого. “Послушай, говорила она, я ничего не понимаю, Йури каждый деню дарит мне шампанское и цветы – мой собственный муж дарит мне цветы один раз в году”. Вернувшись в обратно в Питер, Юрий Павлович не расстался с заветной мечтой о Кадиллаке и буквально, через несколько месяцев, отправился вновь в Америку с кучей кэша в кармане и в той же самой дилерской купил подержанный годовалый Каддилак Девилль ( Флитвуды к тому времени компания сняла с производства) и перегнал его в Питер. По словам очевидцев, он держал Кадиллак в гараже и ни разу на нем никуда не выехал, приходил в гараж и любовно сдувал с него пылинки. Был Юрий Павлович человеком широкой души – настоящий русский тип. Каждый раз, когда мы приходили к нему в ресторан, который он украсил целой рощей искусственных деревьев, закупленных в мичиганском Сэмз Клубе, он выкатывал обильную закуску и целый ящик шампанского. Для собственной охраны он нанял целый взвод бывших десантников и на улицу никогда не выходил без минимум трех бодигардов – по два – с боков и один – позади. Зарплату работникам ресторана он не платил, или платил крайне редко, также, по возможности, старался не оплачивать он и биллы за свет и газ, не говоря о налогах в городскую казну. В основном, он получал с иностранцев, которые приезжали в Царское Село на экскурсию в Екатерининский Дворец, наличные доллары, которые он клал себе в карман. При этом, по слухам, он должен был многим крупные суммы денег, которые не хотел возвращать, за что, собственно говоря, и пострадал.
Обведя глазами контуры Петропавловки, я , на мгновение, поймал в объектив зрачков старое здание желтоватого цвета, выходившее торцом на Мытненскую набережную. “Шестерка” – промелькнуло у меня в голове, один из главных рассадников американской заразы в застойный период. В легендарной общаге номер 6 проживали студенты филологического факультета ЛГУ, на третьем, так называемом спецэтаже вконец обветшавшего здания проживали когда-то американские студенты, приезжавшие в Россию на несколько семестров изучать русский язык. Набирали их со всех американских университетов – попасть в эти русские группы считалось очень престижным. Селили студентов по пять-шесть человек в комнате, причем, в обязательном порядке к ним в комнату подселяли одного русского – американцы думали, что агента КГБ, но, на самом деле это было полной ерундой, так, мой лучший университетский друг Дима, приехавший в Ленинград из Запорожья, прожил в одной комнате с америкосами почти четыре года и никакого отношения к КГБ не имел. Просто, руководство общаги хотело, наоборот, немного помочь студентам английского отделения, чтобы те могли общаться с носителями языка. Американцы общагу обожали, они любили ее намного больше, чем ту, в которой им приходилось жить последние годы, она хоть и предоставляла намного более высокий уровень комфорта по американским стандартам, но была напрочь лишена духа питерской студенческой богемы. Я часто заходил в комнату к Диме: в начале 80-х годов, ее можно было принять за ЦРУшный центр в центре Питера по разложению советских студентов – повсюду валялись недоступные свежие номера Таймс и Ньюсуик, американские диски, кассеты, неведомые советским гражданам игрушки вроде фрисби и т.д и т.п. С другой стороны, не совсем было понятно, кто кого больше разлагал. Советские студенты, проживавшие в Шестерке, подавали американским коллегам достойный пример того, как нужно было учиться. Студенческие вечеринки по всей общаге начинались в районе пяти часов и заканчивались под утро – к пяти-шести часам, замыкая, таким образом, полный двенадцатичасовой круг. Таким образом спать студентам до первой лекции оставалось всего лишь часа два, не больше. Столько же времени отводилось на отходняк. С пяти часов и до момента закрытия ближайшего виноводочного магазина, студенты Шестерки совершали бесчисленное количество челночных рейсов по маршруту : Шестерка – вино-водочный-Шестерка, с огромными сетками, заполненными традиционным напитком студентов по ноль сорок.
Году так в 1983-м, когда я учился в колледже, мой друг Дима показал мне и еще одному нашему общему дружбану Мише, первый раз русско-английский словарь русского мата, небольшую такую книжечку в мягком переплете, изданную в Сан Франциско одним местным университетским изданием. Книжечку эту привез приятель Димы, Майк, американец, с типичной русской рожей, служивший когда-то в морской пехоте и приехавший на стажировку в Питер, изучать русский язык. Кстати из-за этой русской рожи его постоянно пытались остановить, когда он пытался на законных основаниях пройти в те немногочисленные места, предназначенные в городе для западников. Майк как раз и проживал в одной комнате с Димой в шестерке.
Мы, помнится, долго изучали эту книжечку, поражаясь невероятному богатству русской части словаря и жуткой убогости английской части. “А еще говорят, что в английском языке намного больше слов чем в русском”- ухмыльнулся я тогда. Потом мы долго объясняли нашему американскому другу значение отдельных слов и выражений, смысл которых при прямом переводе с русского на английский он никак не мог уловить, особенно фразы:” Мы тут не х-ем груши околачиваем”, убого переведенной на английский ничего не значащей:”We are not doing the fucking thing here”
“Ну причем здесь х-й, причем здесь груши? – недоумевал наш американский друг, не улавливая прямой связи. А еще ему очень понравилась фраза:”На каждую хитрую ж-пу есть собственный х-й с винтом”. “ Почему х-й должен быть непременно с винтом?”- удивился он. “Чтобы легче входил”- объяснили мы ему.
( Да здравствует великий, могучий и богатый русский язык).
С четвертого этажа Шестерки можно было выйти на небольшой балкончик, с которого открывалась фантастичесая по красоте панорама города, вид на Эрмитаж и Дворцовый мост. Как-то раз, в канун 7 Ноября, на этот перекособоченный балкончик, рассчитанный максимум на двух человек, набилось, как минимум человек пятьдесят пьяных и возбужденных от радости студентов, и я был на сто процентов уверен, что балкончик этот в ту ночь непременно рухнет (е-нется) вниз, но он, каким-то чудом , выдержал, после чего его своевременно решили снести.
Помимо американцев, в разные годы, в Шестерке ЛГУ проживало много известных личностей, как, например, будущая прима советской эстрады Эдита Пьеха.
Тема Шестерки, неожиданно всплыла вновь в 2000 году, после того как Владимир Путин стал новым президентом России. В один из дней я получил от Димы сообщение по электронной почте. “ Серж, - писал он, я не могу в это поверить. На днях я увидел по телевизору Путина с женой, и лицо его жены показалось мне очень знакомым. Когда же я посмотрел на ее фотографию в молодости, меня осенило – эта мадам жила со мной в Шестерке на одном этаже, она училась во французской группе, только на три курса старше нас!”
Перейдя перекресток возле Дворцового моста, я продолжал брести дальше по набережной. Мой взгляд, оставив позади стрелку Васильевского острова и Ростральные колонны, двигался дальше на запад, дошел до Академии Наук и Кунсткамеры после чего уперся в темно-красный торец здания бывших Двенадцати Коллегий – именно в нем располагались первые министерства, учрежденные Петром I. Задержавшись на нем, он перебросился на стоящее слева от него старинное здание зеленого цвета, бывший дворец Петра Третьего, того самого русского императора с прибабахом, умерщвленного по приказу Екатерины Великой. “Альма-матер” – пронеслось у меня в голове.В этом здании располагался филологический факультет ЛГУ.
Мои мысли неожиданно унесли меня в прошлое. Я сидел в большом актовом зале филфака медитируя под панораму Медного Всадника и Исакия и, одновременно, слушая лекцию доцента Шикина по научному коммунизму. На улице была весна, над Невой светило солнце и на душе было радостно-солнечно.
Доцент Шикин подрывал устои – нес откровенную антисоветчину, шел май 1986 года. Вообще такое только и было возможно на фил-факе ленинградского Университета, удивительные там работали люди. Никогда в жизни, нигде больше я не встречал таких умных и интеллигентных людей, как в университете, никогда и нигде. Лекции эти я запомнил на всю оставшуюся жизнь. В тот день доцент Шикин рассказывал в какой-то связи про монголов, живущих в Улан Баторе, о том как он один раз поехал в Монголию, отправился в гости в юрту к своему монгольскому другу и его монгольский друг не пустил его одного на ночь глядя домой в гостиницу пешком.
- Отпи-дят, узнаешь, - сказал Шикину монгольский друг.
- За что? – удивился Шикин, ведь они, монголы, должны быть нам благодарны за то, что мы им здесь все построили, здесь же все что есть – мы им сделали.
- Вот как раз за это самое и отпи-дят. Они может быть вас не просили все это строить. Может быть им было обидно, что они сами ни на что ни годятся – только по юртам сидеть да дубленки клепать.
Еще в ту лекцию доцент Шикин рассказал еще одну байку, запавшую мне в душу. В стране только-только начиналась перестройка, генсеком уже два года как был Горбачев.
- Знаете, мы живем с вами в удивительное время, - завязывал интригу Шикин. Я с ужасом думаю о том, что в один прекрасный день я встану утром с кровати, подойду утром к окну и не поверю глазам своим – все люди вокруг будут с узким разрезом глаз, выйду на улицу, а на улице все выглядит как-то не так, кругом – странного вида люди.
Интересно,на что он тогда намекал, на китайцев, которые захватят Россию, или, скорее, на японцев, которые придут в Россию и все скупят. Однозначно, что уже в том году Шикин предвидел, что уже в ближайшие несколько лет, произойдет крушение великой советской империи, во что нам, студентам, поверить было трудно, и он, доцент Шикин, хитрейший жучина, своими лекциями как бы намекал нам:”Готовьтесь, ребята, ждать осталось недолго”.
Закончив колледж, наслушавшись умных лекций и более- менее прилично освоив язык Шекспира, я окончательно проникнулся идеей уехать в Америку, страну капиталистического рая и главный оплот демократии в мире ( десять с лишним лет мне понадобится на то, чтобы понять, что Америка – это главный мировой оплот массового брейнвошинга и всеобщего буллшита). Первой ласточкой на пути в Америку оказался психиатр.
С психиатором я познакомился при весьма странных обстоятельствах. В году так 1990-м, когда в стране уже был тотальный бардак и жизнь таила в себе массу загадок и была совершенно непредсказуемой, мне позвонил мой друг Дима и сказал что есть переводческая халтура. Оказалось, что в здании Кировского Театра популярные ведущие ЛенТВ Тамара Максимова и ее муж задумали провести грандиозный 24-х часовой марафон, с целью сбора средств в фонд возрождения Санкт-Петербурга. В ходе марафона на сцене театра должны были выступать разные артисты, сменяя друг друга, играть оркестр, в то время как всякий разный народ должен был подходить к специальной урне, установленной на месте рядов партера, которые были заблаговременно убраны, и опускать туда денежку. Естественно, в Кировский пригласили весь местный бомонд и всяких важных зарубежных гостей, половину мирового бомонда, мы , при этом, должны были всю ночь просидеть в специальной ложе, чтобы , в случае необходимости, перевести речь какого-нибудь западного товарища. Случилось так, что услуги наши в тот вечер так и не понадобились, поэтому случилось так, что всю ночь мы прошлялись по помещениям театра, наслаждаясь и ловя каждый момент этого супер-сюрреалистического действа: фантастический театр абсурда разворачивался перед нашими глазами во всем своем великолепии; пока на сцене шло представление звезд, которое транслировалось напрямую по телевидению чуть ли не на всю страну, в коридорах и буфетах Кировского сновали разные странные личности, известные журналисты, писатели, политики, друзья друзей, кореша корешей и т.д и т.п, вдруг, откуда ни возьмись, появился среди ночи Невзоров в длинном черном кожаном пальто, напомнивший мне комического агента КГБ из голливудской пародии, вокруг него сразу образовалась толпа зевак, тем временем, в буфетах театра народ заправлялся коньяком , бутербродами с черной и красной икрой и пирожными, все по смехотворно низким ценам, это в тот год, когда в магазинах по всему городу было уже хоть шаром покати и в Питере впервые за всю послевоенную историю ввели карточки на продовольствие.
И вот, стоя в очереди за очередной порцией коньяка и икры я познакомился с психиатром. Мы разговорились, узнав, что я по профессии переводчик и мечтаю больше всего на свете поехать в Америку, психиатр загорелся.
- Слушай, это то что надо, я записываю тебя в свою группу.
- Какую такую группу? – поинтересовался я.
- Ты плавать умеешь?
- Я плавать научился раньше чем ходить, я же вырос на Черном море, но причем здесь это?
- Ну тогда совсем хорошо, короче, объясняю. У нас образовалась группа пловцов которые через пол-года собирают участвовать в заплыве через Берингов Пролив, короче, ты плывешь с нами в Америку через Берингов Пролив.
Я подумал, что у психиатра поехала крыша, но потом, вдруг, вспомнил, что у многих психиатров она по определению сдвинута по фазе с рождения и удивляться перестал.
- Сколько там плыть, может быть не доплывем, силенок не хватит? – засомневался я.
- Доплывем, не бойся. Рядом с нами будут плыть катера сопровождения и если, вдруг, кому-то станет плохо, сразу вытащат из воды на борт, это же официальное мероприятие, посвященное 500-летию открытия Америки Христофором Колумбом. Самое главное здесь другое – вода в Беринговом Проливе даже в разгар лета достаточно холодная , поэтому, чтобы проплыть такую дистанцию, организм нужно закаливать, как у тебя по части закаливания?
По части закаливания у меня было никак, о чем я и сообщил психиатру.
- Значит так, - сказал психиатр, - со следующей недели ты начинаешь процесс закаливания, у тебя как раз есть пол года, времени достаточно, чтобы закалить тело для заплыва. Каждый день ты должен будешь сидеть в ванне, заполненной абсолютно ледяной водой, вначале по минуте и, постепенно, увеличивая продолжительность сидения, так чтобы через несколько месяцев ты уже мог свободно сидеть по часу в холодной воде, на замерзая.
Проникнувшись идеей заплыва – на горизонте замаячила Америка- мечта солнечного детства – я начал закаливающие процедуры. Процесс закаливания двигался успешно и уже через месяц я свободно мог высиживать в ванне с холодной водой по пол часа, но, в один прекрасный день я решил отказаться от идеи заплыва и общение с психиатром прекратил навсегда.
Как-то раз вечером в моей квартире в Купчино раздался звонок.
- Привет, это я,- в трубке я услышал голос психиатра. –Я не один, с дамой, собираемся к тебе в гости. Какой у тебя адрес?
Свой адрес я наизусть так и не смог выучить и полез за паспортом – паспорт не нашел, короче,дал ему неправильный адрес. Часа через два в дверь звонят – в дверях стоит психиатр с молодой дамой довольно приятной наружности.
- Ну ты даешь, собственного адреса не помнишь! Мы здесь уже два часа кружим по долбанному Купчино, ты дал нам не тот номер дома.
В квартире у меня было хоть шаром покати если не считать кусочка сыра.Я сделал кофе и мы сидели все втроем на кухне мирно беседуя, точнее я молчал а психиатр вел с дамой довольно странный разговор,в основном, стихами, своеобразное буриме в стиле Окуджавы.
- Ну а чего у тебя есть выпить для гостей дорогих?- поинтересовался психиатр.
Из выпивки не оказалось ничего если не считать залежей огромного количества какого-то арабского ликера “Абу Симбел”, когда-то завезенного в огромном количестве в Питер. Бабушка моя,как и все жители совка в те времена, любила делать запасы провианта на десять лет вперед, за что ей- огромное спасибо.
- Ликер, выкатывай ликер- сказал психиатр и началась сумасшедшая пьянка. После десятой рюмки сладкого, замешанного на какой-то траве ликера, мне уже было нехорошо.
- Слушай, ну как двигается процесс закаливания? – неожиданно спросил психиатр.
- Нормально,- оживился я, уже свободно сижу по 40 минут в ледяной воде, без проблем.
- Отлично,ну ка продемонстрируй нам.
- Что, прямо сейчас?
- Да, прямо здесь и сейчас, мы хотим убедиться что прогресс есть.Запускай в ванне холодную воду, раздевайся и топай.
Совершенно пьяному и вконец окосевшему от арабского ликера, заниматься на ночь моржеванием мне совершенно не хотелось.
- Может быть в другой раз?- попытался я было закосить от процедуры.
- Слушай, он – на боец, сказал психиатр, обращаясь к даме.- Нет, он- не боец, а мы-то думали, что он – настоящий человек.
- Да,- сказала дама, состроив презрительную гримасу. Он- не боец а так – непонятно что.
Тут меня задело за живое.
- Ах так.
И я , совершенно пьяный, начал медленно скидывать с себя одежду и в полностью раздетом виде, отправился в ванную.
- Все, засекайте время,-крикнул я , открывая ручку крана с холодной водой.
Через 15 минут психиатр с дамой зашли в ванную, психиатр засунул палец в ледяную воду для проверки и, удовлетворившись, произнес:”Да, теперь мы видим что ты – настоящий боец, возвращайся на кухню.
Вынырнув из ледяной воды, я вернулся на кухню в одних трусах – меня тошнило, крутило из стороны в сторону а голова гудела, как паровоз.
- Ты настоящий боец,- подтвердил психиатр, теперь тебе полагается награда. Сейчас она – он кивнул в сторону дамы- будет делать все что я ей прикажу.
- Раздевайся- повелительным тоном приказал даме психиатр.
Начался ночной сеанс стриптиза на кухне.Постепенно дама полностью освободила себя от остатков гардероба. В эту минуту, пьяный, голый, только что из ледяной воды, я набросился на обнаженную даму как голодный тигр на косулю.
Внезапно дама, до того, такая покладистая, начала яростно отбиваться и я, обидевшись и , окончательно окосев от действия Абу Симбела, едва-едва доплелся шатающей походкой до дивана в большой комнате и рухнул лицом в низ, провалившись в полу-забытье.
Уснуть мне в ту ночь так и не удалось- было так плохо, как не было никогда. Хотелось даже умереть, голова кружилась и сильно тошнило. Невозможно было ни спать, ни сидеть – только лежать на животе, уткнувшись носом в подушку.
Между тем, психиатр разместился вместе с дамой на кровате возле стенки и тр-хал ее всю ночь напролет – до меня лишь доносились характерные хлюпающие звуки. Под утро я все-таки кое как уснул. Проснулся я поздно, в окно бил солнечный свет, сильно болела голова.
Отправившись на кухню я обнаружил там психиатра, заваривавшего на плите кофе.Дамы не было.
- Присаживайся, чего стоишь, кофеек попей,- сказал психиатр.
- А где дама?
- Ты меня извини старик, что так получилось, дама вообще-то для тебя предназначалась. Хрен ее знает, что ей не понравилось.А теперь послушай меня внимательно. Она с утра ушла и у меня с ней возникли кое-какие проблемы. У нее не все в порядке с головой и она вроде-бы как пригрозилась подать на меня в суд за изнасилование, шантажировать меня решила. Если, вдруг, твое имя как-то всплывет или тебе кто-нибудь начнет звонить – немедленно сообщи мне. Она-моя пациентка и в случае чего, я ее с дерьмом смешаю, упеку в психушку надолго. Но, скорее всего, ничего не будет, так что даже не думай об этом. А закаляться продолжай, через пол-года плывем в Америку, через Берингов пролив.
В Америку сплавать мне так и не удалось потому как передумал я плыть и с психиатром отношения прекратил. Переживать по этому поводу мне ,так же, особенно не пришлось, потому как буквально через несколько месяцев в моей жизни начался новый, пожалуй самый счастливый период – 1-я Царскосельская Тусовка, логическим результатом которой явилась моя первая поездка в Америку весной 1993 года.