Серж Исаков

Арбен Гилензон и другие
(рассказ)


         

         Упомянув о несостоявшемся кинопроекте поэта, я сразу вспомнил еще одного моего чикагского  знакомого Арбена Гилензона, навечно оставившего след в анналах истории русской иммиграции по части кинематографического и прочего культурного буллшита.

         Арбен был парень, в общем, неплохой, хотя и расп-дяй редкостный. По профессии он был музыкантом, закончил Ленинградскую Консерваторию, впоследствии переехал в Москву и одно время играл на  кларнете в оркестре под управлением Дмитрия Китаенко. В Америку он повадился уже давно, вынюхивая, чем здесь можно было бы поживиться. И придумал организовать в Чикаго фестивали российского кино, которые были здесь на х-й никому не нужны. Из Москвы он вызвал кучу кинодеятелей, режиссеров и даже министров от кинематографии, которым пытался навешивать лапшу на тему о победном шествии российского кино по бескрайним американским просторам. Также, для поддержки проекта среди местных американцев, он где-то раскопал безумную черную женщину, помешавшуюся на России, Достоевском и Толстом – здесь порой такие встречаются. Безумная черная женщина , как вскоре выяснилось, проект поддержала не только и не столько из альтруистических соображений и любви к русской культуре, а после того, как воспылала тайной страстью к Арбену, мечтая таким образом, через участие в кинофестивале, добраться до желанного тела организатора.Организатор же, почувствовав подвох, всяческими правдами и неправдами пытался уклониться от любых встреч тет-а-тет со своей компаньоншей, которая уже просто не могла терпеть и почти что в открытую требовала жарких встреч. После этого, негодяй Арбен,подло предавший светлое чувство черной женщины, решил в срочном порядке ретироваться обратно в Москву, чтобы отсидеться , выжидая, пока не поостынет испепеляющий жар страсти его амриканской  компаньонши.

-          Как же ты мог, - упрекнул я Арбена, после того, как он рассказал мне эту историю.- Неужели нельзя было, хотя бы один раз снизойти и удовлетворить страсть  черной женщины, полюбившей тебя всем телом и душой, может быть это была страсть всей ее жизни. Ты что, расист?

-          Ты знаешь, я бы удовлетворил ее если бы ни одно но?

-          Что же?

-           Запах. От нее постоянно несло, да так сильно, что я даже не мог сидеть с ней рядом, специфический запах черной женщины.От этого-то запаха я в первую очередь и удрал.

“Пижон ты, мог бы и перетерпеть, противогаз надеть” – подумал я про себя но вслух ничего не сказал..

         История эта неожиданно всплыла через пол года, когда к нам в офис газеты пришел факс странного содержания, факс был от той самой безумной черной женщины, любовь которой подло предал Гилензон. В факсе том сообщалось, что необходимо срочно поднять все мировое сообщество чтобы спасти выдающегося деятеля культуры всех времен и народов Арбена Гилензона, жизнь которого находится под угрозой. Сообщалось также, что, согласно неким секретным данным, Арбен Гилензон удерживается в заточении на конспиративной даче в подмосковье группой садистов-педерастов, которые возможно, его, Гилензона, садируют и педерастируют. Заинтересовавшись данным сообщением я рассказал об этом факсе одной своей знакомой Алле  Болтянской, хорошо знавшей Гилензона. “Ха-ха-ха,- посмеялась от души Алла, - я тоже такой факс получила, она его всем кому можно разослала. С Арбеном же все в порядке, он сидит у себя преспокойно в Москве, живой и невредимый. Это у нее на почве неутоленной страсти окончательно поехала крыша”.

          Впоследствии Арбен решил окончательно перебраться в Америку. Грин- карту, заветную мечту всех иммигрантов, он умудрился совершенно непостижимым образом получить в течение трех месяцев суперхитрозадым способом, о существовании которого я даже не подозревал, а именно – как особо выдающаяся личность, представляющая особую ценность для Америки, есть в иммиграционном законе такая статья. Вот тут-то ему и пригодились те самые чикагские кинофестивали в которых он выступал как главный организатор.

      -Послушай,- сказал я ему, когда он мне об этом рассказал,- Уж если такому козлу как тебе за три месяца выписали грин-карту как особо выдающемуся чуваку, то почему я здесь должен мучиться годами, выпрашивая несчастную грин-карту и запуская в оборот бесчисленные бумажки, которые бесконечно гоняются по бюрократическому кругу. – Ну где же здесь справедливость, скажи мне на милость. Почему я только сейчас узнаю об этой схеме? Уж надо полагать, если тебе дали грин-карту по этой схеме, то, такому супервыдающемуся деятелю как я, по идее, должны грин-карту выписать за две недели, согласись!

-          Да ты что, Серега, какие могут быть сомнения, тебе, бляха-муха, должны грин-карту за неделю выписать – утвердил меня в моей мысли Арбен. Только вот для этого нужно им целую кучу всяких бумажек предоставить, не просто это. У меня было одно рекомендательное письмо лично от М.С.Горбачева, потому грин-карту сразу и дали. Не было бы письма от Горбачева, ни за что не дали бы. Горбачев для них – авторитет. Кроме того, у меня еще было одно письмо от Генри Киссинджера, которого мы пригласили в 1995 году в Вашингтон, на первый фестиваль, посвященный 10-летию перестройки.

-          Н-да, теперь мне все понятно. С Горбачевым я, к сожалению, не знаком, с Киссинджером тем более, поэтому такого письма предоставить не смогу, ну все равно, давай мне телефон своего адвоката, буду звонить, узнавать.

     На следующий день я позвонил адвокату Гилензона и в ходе беседы понял, что ловить мне нечего, шансов проканать за выдающегося чувака в глазах американских властей у меня не было.

     Окончательно перебравшись в Америку, Арбен приобрел апартмент в высотном доме на берегу озера Мичиган, на деньги, которые он успел срубить еще в Москве на торговле сахаром, в период известных сахарных бунтов, имевших место в эпоху перестройки, когда деньги можно было заработать на чем угодно.

          Поселившись в новом апартменте, Арбен как-то раз решил заказать проституток через Yellow Pages, позвонил в один из эскорт сервисов и спросил,  что есть в ассортименте.

-- У нас на данный час остались лишь одна черная и одна ориентальная.

Арбену очень хотелось трахаться и было уже все равно. “Везите”—сказал он.

    Через час приехали сразу двое, как и было обещано – одна – черная и одна – ориентальная, обе – страшнее ядерной войны.

      - 300 баксов отдал, у них тариф.

      - Что, на одну ночь? – поинтересовался я .

-          Да ты что, на одну палку и все, гони капусту. Ну я им обоим и засадил.

Историю про проституток и про черную женщину он поведал мне в один из вечеров, когда заехал ко мне в офис газеты, чтобы напечатать письмо странного содержания. Письмо это гласило:

 В таможенную и пограничную службу России.  

Убедительная просьба оказать содействие Генеральному Продюсеру кинокартины “Париж-Дакар” Гилензону Арбену Леонтьевичу  (кинорежиссер Никита Михалков) в скорейшем прохождении таможенных и пограничных процедур для автомашины марки Мазда-Миллениа.

Автомашина необходима для съемок в кинокартине экстренно-срочно.Также просьба направить автомашину для оформления в Ногинскую таможню так как съемки фильма проходят на территории Ногинского автодрома. Отсутствие данной машины ведет к простою на съемочной площадке .

С уважением,

Арбен Гилензон.

-          Что это за х-ню ты напечатал? – удивился я. Какая такая картина? Первый раз слышу о том, что ты стал продюсером фильма Никиты Михалкова, что это за очередной БиЭс?

-          Старик, не обращай внимания, эта машину я купил для своей бывшей жены. Таможенники будут ее мурыжить и требовать уплаты пошлины. Хорошо, что я хорошо знаю Армена Джигарханяна, он является председателем нашего фонда в Москве и он имеет вес. А фильм мы действительно хотели снимать.

После этого произошел ряд событий, после которых я серьезно обиделся на Арбена за его длинный язык, и долго с ним не общался. Русских кинофестивалей он уже давно не проводил и вместо этого решил попробовать срубить бабок на ниве шоу-бизнеса.

        Тем временем, мы с поэтом, успели перебраться из нашего чикагского гадюшника  на новую квартиру в Эванстоне, куда мы уже давно хотели переехать и последний месяц присматривали апартмент. Переехали мы туда в один присест, под прикрытием ночи, поскольку поэт хотел кинуть напоследок нашего лэнд-лорда югослава, с которым у него уже давно сложились неприязненные отношения. Лэнд-лорда мы таким образом кинули не заплатив ему рент то-ли за две недели то-ли за целый месяц.

       Очередной женщиной поэта стала рыжая  Света, с которой он познакомился на вечеринке у Аллы Болтянской, куда я его с собой взял за компанию. В тот же самый вечер они уже чуть ли не трахались на втором этаже в детской спальне таунхауса Аллы в Баффало Гроув, за что я получил от Аллы выговор (“Что за поэта ты привел, он же – натуральный сексуальный маньяк, а у меня в доме дети!”).

    Вечеринка  та прошла, как всегда на ура, народ активно  развлекался, танцевал, Сеня  Беренштейн , накурившийся шмали, медитировал, сидя на корточках возле стены  пока я играл на пианино. 

     Эта любовь с самого начала была омрачена одним обстоятельством –у рыжей Светы была нелегкая жизнь и она привыкла спасаться от нее в аромате джойнтов, траву она регулярно курила уже много лет, в Чикаго она переехала из Нью-Йорка, где у нее не сложилась личная жизнь.

      Поэт же вел правильный образ жизни, всегда во-время ложился спать, не любил шумных тусовок и,тем более, когда народ употреблял джойнты.Со Светой  поэт через некоторое время расстался, после того как поставил перед ней ультиматум: “Либо я , либо джойнты.”  Перед Светой вопрос выбора не стоял так жестко  и она послала поэта на х-й. Но перед этим состоялось массовое раскуривание джойнтов, продолжавшееся всю ночь у нас на кухне в апартменте на Эшбури, что послужило причиной крупного скандала с поэтом на следующий день. В тот вечер собралась замечательная компания – приехал  Петрович, рыжая  Света привезла джойнты, приехал  Беренштейн с каким-то русским парнем Федей из штата Монтана, сейчас я уже не могу вспомнить, как Федя оказался в Монтане. Мы сидели на кухне за большим круглым столом и меня все долго и упорно учили правильно раскуривать джойнты, потом долго ждали, когда я поймаю кайф а больше всех  - я сам, каждые пять минут спрашивая:”Ну когда же кайф-то начнется, сколько осталось ждать?” Джойнтов я в ту ночь выкурил оху-тельное количество но кайфа так и не поймал никакого, разве что в последующие два дня сильно першило в горле и страшно болела голова.  Сеня мне тогда первый объяснил, что скорее всего, нету у меня правильного понимания, правильного настроя, потому и кайф не могу словить. Я, к слову говоря, джойнты попробовал тогда чисто ради спортивного интереса, чтобы убедиться в том, что на меня трава не производит никакого эффекта.Для того же, чтобы войти в состояние полета, мне вообще никакой шмали не требуется, поскольку я могу входить в это состояние без ничего, сам по себе – говорят что это – очень  редкое качество. Сама Света сказала что траву она привезла самого высокого качества – о траве она знала все: где и почем можно было купить траву самого высокого качества, чтобы “шмаль вставляла с первой затяжки”.

    На следующее утро поэт вызвал меня на кухню и сделал серьезное заявление. “Сергеич, - сказал он, так больше продолжаться не может. Ты должен дать мне слово, что в нашей квартире больше не будет никаких тусовок и тем более раскуривания травы. У меня режим дня, я должен ложиться спать в десять часов вечера, а в этом доме все прекрасно слышно, так что уснуть невозможно. В противном случае мы больше  не сможем здесь продолжать жить. Мне нужно отдыхать перед работой, поскольку у меня “садится мозг”.

       В то утро я дал поэту торжественную клятву, что больше ночных тусовок, тем более тусовок со шмалью в нашей квартире не будет. Фразу поэта “у меня садится мозг” я запомнил на всю оставшуюся жизнь, на самом деле фраза эта, всякий раз, когда я вдумывался в ее суть, представлялась мне весьма и весьма глубокой. Что касается напряженной работы поэта, то в это я не верил, поскольку, если еще в первые три месяца поэт что-то делал на работе ( его компания подписала крупный контракт с ведущим банком Bank One на предмет устранения угрозы Y2K), последующие три месяца поэт ездил в даунтаун, чтобы, по его же словам, три раза нажать в течение трех часов одну клавишу на компьютере, после чего он отправлялся пить кофе и  гулять по городу. Последние несколько месяцев до своего окончательного ухода из компании работы не было вообще и большую часть времени поэт валял дурака, лишь изредка приезжая в головной офис Compuserve в Итаске за зарплатой.

        

              Все это время поэт продолжал давать объявления о знакомстве в местных русских газетах и ездил на свидания с дамами.

      Один раз его занесло в Грин Бэй, в штате Висконсин, другой – аж в Детройт, на очередную встречу с женщиной. На этот раз ей оказалась простая русская женщина Оля (может быть у нее было другое имя).

       Жила она в русской деревне на Волге. Непонятно каким образом в этой глубинке оказался какой-то америкос, который на Олю положил глаз. Предложил ей поехать в Америку и жить с ним ; произошла у него, так сказать,  любовь с первого взгляда. Америкос прислал ей приглашение для оформления визы невесты. Девица  конечно же обалдела от такого поворота событий и на радостях решила поехать – что в деревне-то сидеть, когда можно поехать в Америку.

       Прилетела Оля  в Нью-Йорк, оттуда долго добиралась на перекладных до деревеньки где проживал ее «суженый». Дом жениха на поверку оказался полуразвалившимся  сараем в  котором уборка не проводилась со времен гражданской войны между севером и югом.

       Жених ее встретил, не высказав особого восторга, он вообще, как оказалось, был немногословен, точнее, он все время молчал.

       «Вот здесь будешь спать, -- показал он ей на топчан и пошел смотреть телевизор. Как выяснилось, он, в свободное от работы время, смотрел телевизор. Обедал он сэндвичем из Макдональдса. Приходил с работы, жевал свой сэндвич, смотрел телевизор и ложился спать Один как-то раз поинтересовался у «невесты», не голодна ли она и дал ей кусок Биг-Мака. Спали они отдельно, «жених» даже ни попытался ни разу завести с ней разговор на темы любви. Работал «жених» на гэс-стейшн, хотя представился владельцем бизнеса. (К слову сказать, в Америке  вы можете зарегистрировать собственную корпорацию в течение двух недель за $100,  в  штате Иллинойс раньше регистрация вообще стоила всего лишь $20).

       Через месяц, «невеста» сбежала от своего американского “жениха-бизнесмена” и подалась в Детройт  где у нее были то-ли знакомые то-ли  родственники.

          Помимо рыжей Светы, поэт успел закрутить в тот месяц мимолетный роман с замечательной девушкой Аней, дочкой Гриши Врахутина; роман этот длился всего лишь неделю– до сих пор ума не приложу, каким образом поэт сумел ее заарканить. Уже на второй день знакомства поэт привел девушку в наш апартмент на Эшбури для занятий любовью, это у него всегда, как я уже говорил, стояло вторым пунктом после знакомства с дамой..

           На третий день Аня поэта раскусила, что-то ей не понравилось в их отношениях и она решила от него сбежать. В тот день, когда Аня сбежала, у поэта начался острый приступ хронического спермотоксикоза.Мне он сказал тогда, что собирается немедленно звонить в полицию чтобы составить на Аню репорт, смысл которого состоял в том, что Аня осуществила зловещий заговор с целью овладеть имуществом поэта. Тема же с украденным имуществом всплыла, поскольку за день до размолвки поэт вместе с Аней ходили в химчистку забирать одежду и часть гардероба поэта была завезена к Ане домой или у нее оставалась на руках квитанция из химчистки, суть не важно. Помня  о том, что спермотоксикоз- заболевание серьезное и в момент обострения от  поэта можно было ожидать всего чего угодно, я решил сыграть роль посредника и отправился к Ане забирать остаток гардероба поэта.В конце-концов поэт успокоился и в полицию звонить не стал.

             Аня , как я уже сказал, была замечательной девушкой, правда, немного сумасшедшей. Как это обычно бывает с замечательными девушками, не повезло ей в жизни с самого начала. Оказавшись в Америке в восемнадцать лет,  она вышла замуж, можно сказать, от полной безысходности, за одного нашего еврея, старше ее в два с половиной раза, от  которого у нее сразу родился ребенок. Муж ее оказался полным уродом, вдобавок каким-то полу-мафиози или, вполне возможно что и натуральным мафиози из одного подмосковного города. Несмотря на то, что работал он в солидной компании Фуджи и неплохо зарабытывал , жить им приходилось в тесном сыром полуподвальном апартменте – муж таким образом  экономил деньги, при всем при том , что у них уже был на руках  грудной младенец, которого ни в коем случае  нельзя было держать в этом апартменте. Прожив в этой жуткой квартире больше года, они  переехали в частный дом в Кеноше, в штате Висконсин. Муж Ани часто совершал вояжи в Россию, к себе на родину в подмосковье. Как-то раз, после возвращения мужа из поездки в Россию, Аня  совершенно случайно обнаружила у него в дипломате целую пачку фографий , на которых он трахал каких-то блядей прямо на бильярдном столе на подмосковной даче, где располагалась малина местных бандюков– это он так развлекался во время поездок домой. После этого Аня от него ушла, потом опять пришла, потом ушла окончательно и вышла через некоторое время замуж по- новой за одного русского студента местного колледжа.

- Он использовал меня главным образом, чтобы похвастаться перед своими дружками:”Посмотрите, какая у меня красивая молодая жена” – рассказывала мне она, во время наших бесед, когда велись переговоры с поэтом. В тот момент Аня проживала в квартире вместе с мамой, в черном районе на севере Чикаго. Мама ее работала много лет хаускипером-бейбиситтером в разных домах и больше всего на свете ненавидела болгар. Это случилось после того, как у нее возникло нечто вроде романа с одним болгарином, который оказался, по ее словам, черным человеком, с душой, проданной дьяволу. Болгарин этот издевался над ней как хотел, вытягивал из нее все деньги и выпивал всю кровь. К ним домой каждый вечер приходила в гости ближайшая подружка Аниной мамы – женщина лет под сорок, побитая жизнью настолько, что на вид ей можно было дать все шестьдесят, и они вдвоем бухали всю ночь напролет.

        Отца Ани, Гришу Врахутина, который давно уже состоял в разводе с ее матерью, я знал очень хорошо. Гриша Врахутин был выдающимся мастером халявы, на деле подтверждая закон вечной халявы, выведенный мною когда-то. Больше всего он любил на халяву принять на грудь, собственно, в этом заключалось его любимое хобби, если не считать журналистики. Журналистикой он профессионально занимался всю свою жизнь.Закончив когда-то журфак ЛГУ в Питере,он успел поработать в нескольких питерских газетах, освещая,главным образом, деятельность братских авиалиний, особенно ЛОТа, польской авиакомпании, к которой он давно прикипел душой.

    В эпоху застоя журналисты всегда могли прибиться к какому-нибудь источнику халявы,ну а все, связанное с иностранцами, традиционно пользовалось у них  повышенным интересом, ведь на иностранных, пусть даже братских социалистических тусовках, всегда наливали что-нибудь фирменное и даже могли дать закусить фирменным крекером или бутербродом с икрой или красной рыбой.

       Излишней рефлексией Гриша не страдал и в этом заключалось его преимущество и, одновременно, ахиллесова пята. Полное отсутствие рефлексии как-то раз и погубило Гришу .Он уже успел перебраться в Москву и в столице в очередной раз успел подвязаться гостем на какую-то вечеринку с участием западников.На вечеринке, естественно, наливали вдоволь и на халяву, правда, как водилось в совке, к каждому западнику было приставлено по гэбисту. Гриша, изрядно принявший на грудь халявных напитков, полез брататься к одному западнику, то ли шведу, то ли немцу, ничего антисоветского у  Гриши в голове не было и в помине, просто хотелось сказать добрые слова в адрес западника, дескать, спасибо друг, что ты есть, благодаря таким как ты бизнес идет и на халяву наливают, да не сгинет идея дружбы народов. Стоявший рядом гэбист, приставленный к западнику и призванный отсекать любые попытки несанкционированного братания, немедленно полез к Грише с предложением мирно отвалить от западника подобру поздорову.

     Обиженный Гриша – подумать только, какой-то вонючий гэбист не дает осуществиться идее дружбы народов,- не долго думая, бьет гэбисту в рыло и в этом была его ошибка. Гэбист, хоть и в рыло получил, но Гришу при этом  сразу загребли куда нужно и получил бедный Гриша три года отпуска за свой счет в Сибири на лесоповале.

    Перебравшись на старости лет в Америку по стандартной схеме беженца, предварительно переделавшись из русского в угнетаемого еврея, Слава стал активистом ветеранского движения и проживал в бесплатной квартире для малоимущих, вполне приличной квартире с шикарным видом на даунтаун Чикаго. К слову говоря, он мне, как-то раз предложил поговорить с мэнеджером здания на предмет поселения в этом доме, где проживали, в основном, малоимущие афроамериканцы, но не только, и, я  уже было загорелся этой идеей – настолько мне понравилось это место.

     С ним мы часто посещали разные меропрятия, особенно мы любили ходить в McCormick Place, гигантский выставочный комплекс в Чикаго, где во время различных  выставок часто наливали и угощали на халяву. Больше всего нам нравилось одно грандиозное туршоу, которое проходит каждый год осенью, на нем за один день можно продегустировать на халяву вина со всего земного шара.

    Благодаря вышеупомянутому отсутствию рефлексии, Гриша мог совершенно свободно общаться с представителями всех стран и континентов, не владея при этом ни одним иностранным языком (если не считать некоторых познаний в немецком, на уровне “ихт нихт ферштейн”, “гибин зи миттер” и “Хайль Гитлер”).

Мне, как профессиональному переводчику, всегда было интересно наблюдать со стороны за тем, как осуществлялась новая коммуникация, впервые выведенная в ставшей уже классической, российской кинокомедии новой волны “Особенности Русской Национальной Охоты”.

    Гриша совершенно свободно подходил к любому иностранцу презентабельного вида и на чистом русском языке начинал процесс диалога – тема при этом никогда не менялась, Гриша продолжал развивать старую как мир идею дружбы народов, в надежде на дополнительную халяву в виде напитков или, на худой конец, бесплатного блокнота или брелка – слегка ох-евший иностранный господин при  этом смущенно кивал, иногда что-то говорил в ответ и было видно что они прекрасно понимают друг друга, в общем  всегда побеждала дружба -фройндшафт.

Кстати, именно благодаря вот этому умению Гриши получать всегда и везде бесплатную халяву, в 1998 году я слетал на две недели в Питер, слетал на халяву, сэкономив таким образом минимум 800 баксов; по просьбе Гриши польская компания ЛОТ выписала мне билет с обещанием что я  напишу о них в русской газете, чего я так никогда и  не сделал, в чем каюсь. За это я проставил Грише кейс пива. Сам же Гриша неоднократно летал за счет авиалиний в разные страны мира, посещал разные конгрессы и презентации, дома он постоянно хранил подробный список мероприятий, название которых давало хотя бы малейшую надежду на халявный фуршет с бухлом – будь это вино, пиво или виски-скотч.

Продолжение следует.